Поминки

Вдова еле заметными движениями рук и глаз распоряжалась несколькими женщинами, быстро и аккуратно осуществляющими ее невидимое руководство.

Куда бы ни смотрел Сюй, ее фигура везде попадалась ему на глаза. Смущенный он чувствовал, что она ощущает даже мимолетный его взгляд, хотя и не подает вида. Кофта из плотного черного шелка так чувственно облегала ее стан, что нужно было прилагать немалые усилия, чтобы оторвать от нее взгляд. Подобно магниту прилипал он к ткани, облегающей волнующие формы.

Глаза Сюя уловили складку на талии, когда она потянулась к глиняной тарелке на лавке, чтобы кому-то сменить посуду. Он подумал: "Она уже начинает полнеть..." – Как тут же его рассуждения были прерваны мыслью из подсознания: "Лжец! Не ищи несуществующих причин! Она тебе нравится! Это не полнит и не портит ее, это делает ее еще женственней и желанней для тебя". Он с трудом оторвал взгляд от будоражащей его инстинкты складки, переводя его к плечам, и вдруг она повернулась так, что налитая, туго обтянутая шелком, грудь буквально взорвала пространство совершенством своей формы. Черная прядь волос, заколотая чуть выше уха, упала ей на щеку, и из-за нее блеснул ее беглый, но проницательно-пристальный, взгляд. В ту же секунду Сюй почувствовал, будто все его тело обдали кипятком. Внутренний жар, появившийся где-то в недрах тела, вырвался наружу вместе с мгновенной испариной. На его плечах сейчас смогло бы растаять ведро льда. Они стали похожи на печь пышущую жаром.

Застигнутый врасплох, он сделал вид, будто шарит по столу в поисках чего-то. Растерянные руки, наткнувшись на стаканчик, крепко сжали его. Но это лишь продлило свидание их глаз, а действие рук было совершенно неожиданным для наблюдающей за всем этим хозяйки, и тем более для самого хозяина. Спасая положение дел, они поднесли рисовую водку к губам, и губы, подыгрывая рукам, разомкнулись, принимая обжигающе горячую влагу. "Господи, что я сделал?" – Пронеслось в сознании Сюя. – "Как я мог? Я же не пью? Как это случилось? Господи!"

Жар тут же еще больше заполнил голову и мозг, стуча в висках, наполняя рот и тело жаждой. Сюй готов был провалиться сквозь землю, однако время было выиграно, так как ее взгляд снова по-хозяйски скользил между тарелок, что бы вовремя пополнить съеденное и долить выпитое.

Сюй корил себя за слабость и несобранность. Ему хотелось вскочить и убежать из-за стола. Ему казалось, что все видели, как он смотрел на талию и грудь, как выпил рисовую водку... Он проиграл в сражении своей святости и непорочности с простыми человеческими чувствами. А еще больше ему казалось, что кто-то с тонкого мира незримо наблюдает за всем этим, и что невидимые кураторы разочарованы его неразумным поведением. Однако Сюй не мог встать. Она своей незримой женской властью, заставляла его сидеть, и до конца испить чашу своего поражения и позора.

"Увидел женщину – опусти глаза, услышал – закрой уши". – Вспомнил он слова настоятеля. – "Так ты уйдешь от проблем и причин, порождающих беспокойства тела и ума".

Недавно ему казалось, что это не коснется его, что он тверд в своем безбрачии и выше обычной чувственности. "Но что это? Испытание? Кто-то из тонкого мира хочет проверить меня на прочность?"

Жар из головы снова вернулся к плечам, расслабляя и наполняя их теплом, под мышкой руки щекоча пробежала струйка пота. Глаза хотели закрыться и освободить сознание, привычным способом погружаясь в созерцание внутреннего мира. Сюй понял, почему на поминках пьют. Все эти дни он не мог расслабиться, в ногах, шее и спине было внутреннее напряжение, дающее оцепенение телу и тормозящее циркуляцию жизненной силы. Он понял, почему на поминках нужно еще и есть – что бы не сгореть от спиртного. Расслабление снимало напряжение тела, смягчая скорбь и тревогу, сохраняя здоровье. Живые должны продолжать жить, иначе их постигнет участь мертвецов, которыми они уже почти стали от скорби и печали. Жизнь происходит от радости, а не от скорби по утраченному в ней.

Расслабленное сознание успокаивалось, возвращая расслабление и покой телу. Сюя уже не заботила его святость, он понимал: жизнь, сотворенная Господом, всегда побеждает все сотворенное умом.

Впервые за долгое время он был здесь и сейчас, не где-то в прошлом или будущем, а именно в данном моменте. Не тем, кем ему хотелось быть, а тем, кто он есть на самом деле в настоящий текущий момент жизни. Ему казалось что сознание, остановившееся в данном моменте, вдруг неожиданно столкнулось с истиной жизнью, и изучает ее незатейливый способ бытия, а жизнь изучает сознание, обучая и разрушая в нем иллюзии, сотворенные умом.

"Я человек," – думал Сюй, – "а не только ищущий дух. Я думаю, духу хорошо, когда плоть не страдает от нереализовавшегося ума, изнуряющего ее постами и дисциплиной… Почему бы не идти через расслабление души и тела?"

Он легонько прикрыл глаза, и улыбнулся своему новому состоянию, улыбнулся своему желудку, который уже охватила расслабляющая теплота, и почувствовал, как желудок улыбнулся ему в ответ. Перевел внутренний взгляд на печень – и случилось тоже самое! Куда бы ни направлял он свое внимание, отовсюду ощущался поток теплоты и радости. Он давно уже не чувствовал такой целостности своего тела и сознания они были едины, пребывая в гармонии и покое.

"Неужели мне только казалось, что я постигаю истину в монастыре, а на самом деле я только удалялся от нее?.. Я усложнял то, что проще простого... Твердостью я хотел разрушить то, что подвластно лишь мягкости..."

Вдруг пришло осознание, что все это с ним когда-то уже происходило. Именно это уже было известно ему, но оно находилось в глубине его подсознания, похороненное под грузом иллюзорных проблем, созданных работой порочного ума.

"Почему именно здесь, за этим столом, меня так накрывает благость, а не где-то у алтаря, статуи Будды, в храме или глубокой медитации, погруженной в размышление о Божественности Мироздания? Мне, что, открывается истина? А может это безумие, а не просветление сознания? Но почему и откуда тогда эта радость, блаженство и глубинный тотальный покой и нахлынувшая благодать?"

Ему хотелось поделиться с кем-то своим просветлением, но было не с кем, да и сказать было, в общем-то, о нем нечего. Странное чувство владело сознанием – ему хотелось говорить об этом, но словами выразить это было невозможно. Он что-то узнал, осознал, понял, но это что-то не имело объяснений. Оно было с ним, радовало его, наполняло жизнью, но было невидимо и неописуемо словами. Он понимал, что это состояние, но состояние чего? Оно составляло с ним одно целое, но он не владел им. Оно было все для него, но не давало ни новых знаний, ни делало его богатым и не возвышало духовно. Оно было с ним, но не зависело от него. Оно было и знакомым, и вместе с тем новым и необычным. Ему казалось, что он является всеми этими людьми, сидящими за столом, но и стол и еда – это тоже часть его самого. Теперь тело жены брата ощущалось им как свое собственное, и оно больше не волновало, а просто радовало его.

В какой-то момент Сюй понял, что улыбается на поминках, но ему не стыдно за это. Более того, какая-то внутренняя улыбка и радость стала ощущаться им у всех, собравшихся в этом доме помянуть его брата.

"Ни эти ли чувства испытывал Будда при своем просветлении, решив принять пищу, прежде чем навсегда покинет этот мир, так и не открыв для себя истины? Неужели все это сделала рисовая водка?.. Или женская энергия, отвергаемая моим недоразвитым рассудком?.. А может быть в жизни ничего и не нужно отвергать! Оно все равно есть и будет, независимо от нашего ума, ум только постигает все то, что непостижимо мудро, целостно, сотворено Великим Божественным Разумом".

Поминки постепенно менялись вместе с сознанием Сюя… Молчание сменилось на разговоры. Вначале больше говорили о покойном, о его достоинствах и добродетелях. Затем жалели о его краткой, но достойной жизни, потом, вообще, о нелепостях и превратностях судьбы, от которой все равно никуда не уйти. Но все это Сюй воспринимал просто и естественно, как предрассветный сон.

Пожилой, коренастый китаец, сидевший слева, куда-то ушел, и на его место сел мужчина значительно моложе, с веселыми глазами, блестящими, как и его лоснящаяся кожа.

Он положил руку на плечо Сюя и участливо посмотрел в его глаза.

- Не признал?

Сюй попытался вспомнить, но ничего не вышло.

- Крокодил! – Ответил незнакомец.

- Что крокодил?

- Ни что, а кто! Я Чао – Крокодил. Помнишь? Чао!

- Чао?.. Чао! Вот так да! – Воскликнул Сюй, узнав его глаза! Такие же, как в детстве, совсем не изменились, что нельзя было сказать о его лице и фигуре в целом.

- В детстве, играя на реке, каждый избирал себе животное, которому он подражал. Чао был крокодилом. Он мог дольше всех сидеть под водой и незаметно, подкравшись к "жертве", застав ее врасплох, набрасывался, обхватывая туловище руками и ногами, перекатываясь и волоча в глубины вод. Редко кому из ребят удавалось вырваться из такой мертвой хватки, и все побаивались, когда он тянул их на глубину. От этого за Чао навсегда сохранилась кличка: Чао – Крокодил. Но, в общем, он всегда был веселым и добрым, а его смелость приводила в трепетное уважение даже старших мальчишек.

- Ну, как твои поиски истины? Расскажи мне, какова жизнь монаха и что тебе удалось постичь?..

Он замолчал, ожидая ответа. Но Сюй, обрадованный неожиданным появлением друга детства, желая поделиться всем, что имел или постиг в своей жизни, не мог проронить ни слова. Он только улыбался, одобрительно кивая головой, пытаясь выразить невыразимое. Чао еще раз похлопал друга детства по плечу.

- Понимаю... Можешь и не говорить... Я вижу, что не пудру с пряников сдувал... Я ведь тоже в одно время хотел в религию податься... Да вот... – Он указал на женщину, искоса наблюдавшую за ними. – Да еще и трое сорванцов... Ну, я счастлив... Люблю я их... А одной задницей на двух телегах не поедешь.

Он рассмеялся веселым смехом, а потом вдруг изменился в лице и участливо заметил:

- Говорят тут в горах, за Тигровым перевалом, если идти вверх по Змеиной реке, живет просветленный. Его видели многие, кто, случайно заблудившись, попадал на перевал. Да он, правда, не вступает в общение. Появится только, а потом растворится, как мираж. Если заблудившийся пройдет в том направлении, что он укажет, то обязательно неожиданно выйдет по какой-то тайной тропе к низовью водопада. И знаешь что, после сезона дождей иногда его видят ходящим по воде и облакам. Говорят, кто увидит его даже издали, и обратится, задав мысленно вопрос – обязательно получает ответ. О чем бы ни спросил: то ли как найти обратную дорогу, то ли по духовному продвижению. А некоторые говорят, что это и не человек вовсе, а древний Дух, пришедший из Индии в поисках единственного ученика, которому он хочет передать все свои тайные знания.

- Хотел как-то я податься к нему, да жалко вот... – И он снова кивнул на женщину, улыбнувшуюся в ответ за то, что он иногда вспоминает о ее существовании.

Он замолчал, а потом, спохватившись, и как бы извиняясь за неуместный разговор, сказал:

- Ну, давай помянем твоего брательника. Вот кто был бы рад тебя видеть, так это он. Он всегда говорил о тебе с уважением. И о том, что когда-то ты все-таки вернешься и научишь нас истине. А то ведь у нас здесь захолустье. Своих мудрецов нет, а чужим как-то боязно доверять свою душу. Ты – конечно, другое дело... Ну да, как-нибудь в другой раз... Понимаю, сейчас... Ну да, ладно. Все равно от смерти никуда не спрячешься, а когда придет... Разве кому ведомо... Ты заходи, если какая помощь нужна. Хозяйство без умелых мужских рук, как телега без смазки – долго не протянет.